- Этика? Это всегда неудобно.
не истинаИнгольф внимательно следил за лицом Хартмана, пока тот принимал решение внутри себя. Что ж, посмотреть было на что. Гримаса отвращения, пусть и не ярко выраженная, все же присутствовала на лице коммандера, хотя поярче было призрение. Мол, что ты (Ингольф), можешь рассказать мне такого, чего я еще не знаю? Действительно, что мог сказать какой-то лейтенант коммандеру, ведь не зря их разделяла пропасть званий, а значит и горячих точек? Кажется так, если не вдаваться в подробности особенностей службы Маккенны. Но, как любил говорить отец Ингольфа: порой зеленый рядовой может рассказать больше, чем лежащий при смерти генерал. Для опыта, для понимания, для переосознания неважно ни звание, ни количество служебных точек, вполне может быть достаточно одного, самого жестокого, самого горячего боя, чтобы пришли знания, а порой для этого не достаточно и нескольких жизней. Потому, Ингольф был согласен сейчас с лицом и эмоциями Хартмана, ничего нового он точно не скажет, никаких истин не раскроет и не выложит новую веру на стол. Да и курс лекций по ораторскому мастерству он успешно проспал на задней парте, если уж совсем на чистоту. А начинать рассказывать, что он отец и знает как тяжело воспитывать? Ну, во-первых, это никому не надо, они тут не поведение в детском саду обсуждают, хотя ситуация была очень близка к подобному абсурду. А, во-вторых, ничерта он не знает, пропустив большую часть жизни сына благодаря службе. Но, Хартману было любопытно, что все-таки обычный лейтенант может сказать коммандеру. И Маккенна сказал бы спасибо за этот шанс, но он просто подобрался, потому, что сейчас стоило собрать все свои мысли в кулак и единым потоком выдать их, причем выдать так, чтобы было понятно, почему он прав, и спорить с его мнением было бы сложно.
Правда, последующие действия Санчеса всколыхнули в лейтенанте не самые приятные чувства, он с силой сжал кулаки, что было отнюдь не скрытым действием, а сам Маккенна даже проводил озлобленным взглядом спину друга. Мужчина легко, и почти незаметно, передернул плечами, пропуская это мимо себя и решив, что если все получится, то он и Тони прикроет, с его выходкой, а если нет, то он все равно ему потом все выскажет. Сейчас было важно совсем другое.
Лично Маккенна еще не до конца понимал свои действия, бывало и такое. На самом деле, ему было чем заняться на Понагире сейчас, а потом он бы без проблем вернулся к службе, и казалось, что фактор с выпуском-поступлением сына, тоже был очень влиятельным, и мог бы заставить его легко согласиться на увольнение и успешно забыть про все, а не пытаться выдать что-то более гениальное, чем «мы не мудаки, сэр». И что его брат тоже не будет винить его, если не получится доказать эту аксиому «мудизма», и Тони, по сути сам все поймет, потому что сам виноват. Но, он посмотрел еще раз на Монтгомери, позволяя проскочить другим чувствам, чем подчиненный-капитан, подпуская к рассуждениям немного личного, ведь без подобного невозможно принять полного решения. Есть в Ингольфе странная черта, которую он сам всегда пытался скрывать, а иногда и искоренить из себя. Он, как та самая злобная дворовая шавка, которая вечно скалится и никого не подпускает к себе, но если шавку удается хоть немного задобрить, прикормив и потрепав по грязной сальной шкуре, она меняет свое мнение к конкретному человеку. Не смотря на то, что иногда эта псина может все так же скалится на покормившего, она не забудет доброту и без сомнений кинется на обидчика «своего» человека. Маккенна, по правде, ненавидел эту черту в себе, она довольно часто втаскивала его в подобные этому переплеты, когда ему приходилось оправдываться и брать вину на себя, или просто получать по морде. Ненавидел, но ничего поделать с этим не мог. Потому, что против природы не попрешь; потому, что с собственными сущностями бороться очень сложно; потому, что обожал войну и не мог выйти из этого круга вот так просто, когда уже подхватил волну, когда понимал, что миссия в разы опасней и интересней других; потому, что своих Маккенна вытаскивает всегда, даже если потом свой умирает у него же на руках, с раскуроченным животом и кишками наружу.
Ингольф посмотрел на часы, в кабинете остался только он, да командование и теперь стоило дождаться разрешения говорить. Действовать только по разрешению он умел, это не было мифом. И получив зеленый свет, еще секунду подумал. Главное знать, с чего начать, подобрать то самое важное слово, которое вопьется в разум собеседника, как стрела, пронизывая его и наводя на мысль, что это было верное слово, а значит и рассуждения не менее верны. Впрочем, Маккенна сомневался, что сможет подобрать такое слово, а даже если и подберет, что его воспримут так, как надо. Потому что вот он Ингольф, сорокатрехлетний мужик, отвоевавший добрую половину своей жизни, а все еще лейтенант. А вот он Хартман, не сказать что моложе самого Маккенны, но и звание у него даже не капитан. И тут же Монтгомери, младшая, бывшая стажерка, а уже выше Ингольфа на голову. Стоит ли надеяться на что-то?
- Не хочу задевать ранее сказанное в этом кабинете, - начал мужчина, рассматривая за спиной капитана какую-то точку на стене, он не боялся встретиться взглядом, просто ему это сейчас было не нужно. – Так как не вижу смысла что-то подтверждать, доказывать или оправдывать, потому что уже все сказано и слов из памяти не вырвешь. И не скажу, что то, что я собираюсь выложить, является именно противовесом нашим действиям, это просто факт, который хочется, чтобы вы приняли и обдумали, прежде чем огласить вердикт.
Говорил Ингольф без заминок, остановок или заиканий, но и не комкал слова, это была обычная ровная речь без особых эмоций и привязок, как будто он пересказывал какой-то текст из книги или вырезки, причем этот текст, казалось, не касается ни его судьбы, ни кого либо вообще.
- Принцип Минимакса, - перешел к делу пилот. – Заключается в том, что учитывается тот фактор, что противник будет знать все тактики и действия наперед, и могу сказать, что во время ведения воздушного боя это вовсе не является обычной догадкой, потому что школа пилотирования, к сожалению, не различается ни у нас, ни у наших врагов. Принцип Минимакса позволяет вносить в стратегию боя элемент неожиданности, что и является поворотным моментом. Но, исходя из опыта, и могу предположить, что вашего тоже, элемент неожиданности способен внести не каждый пилот и на это влияет не только опыт, но и образ мышления.
Он не собирался говорить прямым текстом о том, что именно такие люди, как они могут вносить подобный элемент, хотя это было очевидным, как и то, что он прав в важности данной стратегии. И, по сути, ему было больше нечего говорить, потому что осознания важности стратегии само по себе делало важным отбор немного неординарных людей в состав команды, но разве это оправдывает? Лично он бы не изменил пока своего решения.
- Если предположить, что вы нам дали второй шанс, - Ингольф немного лениво вновь посмотрел на часы, у него как раз было еще три минуты. - То я могу заверить, несмотря на то, что мое слово ровным счетом сейчас ничего не весит, что подобные обороты, как при управлении крейсером, так и при последующих собраниях – не повторяться.
Маккенна сжав зубы, неосознанно скрипнул ими, что было так же хорошо слышно, как и его недавнюю речь. Во-первых, вот вам и та самая «не истина», ничего нового и конкретного, разве только, если расценить подтекст, последней фразы, в которой Ингольф пообещал контроль подобных выкидов от Магнуса, Санчеса и им подобных, он был готов взять это на себя, и это было правдой. А, во-вторых, да, слово его ничего не весит, а вот звание, которого он может лишиться, если им дадут второй шанс, а он не оправдает его – уже хоть что-то. Понимало ли это командование? Маккенна не сомневался. Потому он не хотел больше ничего добавлять или открыто просить о втором шансе – это не поможет, потому что никогда не помогало, и командование крейсера не было исключением из всех исключений. Они примут свое решение, и каким бы оно ни было, оно будет верным, осталось только ждать. Ингольф чуть сильнее сжал кисть правой руки, за спиной, он не нервничал, просто ждать не любил, но сейчас пришлось просто стоять и ждать. Попросят ли его выйти, пока они принимают решение или просто сразу решат, и тут же огласят вердикт. Причем неизвестно какой, и сердце почему-то чуть быстрее застучало, а пилот только сильнее сжал зубы.
Правда, последующие действия Санчеса всколыхнули в лейтенанте не самые приятные чувства, он с силой сжал кулаки, что было отнюдь не скрытым действием, а сам Маккенна даже проводил озлобленным взглядом спину друга. Мужчина легко, и почти незаметно, передернул плечами, пропуская это мимо себя и решив, что если все получится, то он и Тони прикроет, с его выходкой, а если нет, то он все равно ему потом все выскажет. Сейчас было важно совсем другое.
Лично Маккенна еще не до конца понимал свои действия, бывало и такое. На самом деле, ему было чем заняться на Понагире сейчас, а потом он бы без проблем вернулся к службе, и казалось, что фактор с выпуском-поступлением сына, тоже был очень влиятельным, и мог бы заставить его легко согласиться на увольнение и успешно забыть про все, а не пытаться выдать что-то более гениальное, чем «мы не мудаки, сэр». И что его брат тоже не будет винить его, если не получится доказать эту аксиому «мудизма», и Тони, по сути сам все поймет, потому что сам виноват. Но, он посмотрел еще раз на Монтгомери, позволяя проскочить другим чувствам, чем подчиненный-капитан, подпуская к рассуждениям немного личного, ведь без подобного невозможно принять полного решения. Есть в Ингольфе странная черта, которую он сам всегда пытался скрывать, а иногда и искоренить из себя. Он, как та самая злобная дворовая шавка, которая вечно скалится и никого не подпускает к себе, но если шавку удается хоть немного задобрить, прикормив и потрепав по грязной сальной шкуре, она меняет свое мнение к конкретному человеку. Не смотря на то, что иногда эта псина может все так же скалится на покормившего, она не забудет доброту и без сомнений кинется на обидчика «своего» человека. Маккенна, по правде, ненавидел эту черту в себе, она довольно часто втаскивала его в подобные этому переплеты, когда ему приходилось оправдываться и брать вину на себя, или просто получать по морде. Ненавидел, но ничего поделать с этим не мог. Потому, что против природы не попрешь; потому, что с собственными сущностями бороться очень сложно; потому, что обожал войну и не мог выйти из этого круга вот так просто, когда уже подхватил волну, когда понимал, что миссия в разы опасней и интересней других; потому, что своих Маккенна вытаскивает всегда, даже если потом свой умирает у него же на руках, с раскуроченным животом и кишками наружу.
Ингольф посмотрел на часы, в кабинете остался только он, да командование и теперь стоило дождаться разрешения говорить. Действовать только по разрешению он умел, это не было мифом. И получив зеленый свет, еще секунду подумал. Главное знать, с чего начать, подобрать то самое важное слово, которое вопьется в разум собеседника, как стрела, пронизывая его и наводя на мысль, что это было верное слово, а значит и рассуждения не менее верны. Впрочем, Маккенна сомневался, что сможет подобрать такое слово, а даже если и подберет, что его воспримут так, как надо. Потому что вот он Ингольф, сорокатрехлетний мужик, отвоевавший добрую половину своей жизни, а все еще лейтенант. А вот он Хартман, не сказать что моложе самого Маккенны, но и звание у него даже не капитан. И тут же Монтгомери, младшая, бывшая стажерка, а уже выше Ингольфа на голову. Стоит ли надеяться на что-то?
- Не хочу задевать ранее сказанное в этом кабинете, - начал мужчина, рассматривая за спиной капитана какую-то точку на стене, он не боялся встретиться взглядом, просто ему это сейчас было не нужно. – Так как не вижу смысла что-то подтверждать, доказывать или оправдывать, потому что уже все сказано и слов из памяти не вырвешь. И не скажу, что то, что я собираюсь выложить, является именно противовесом нашим действиям, это просто факт, который хочется, чтобы вы приняли и обдумали, прежде чем огласить вердикт.
Говорил Ингольф без заминок, остановок или заиканий, но и не комкал слова, это была обычная ровная речь без особых эмоций и привязок, как будто он пересказывал какой-то текст из книги или вырезки, причем этот текст, казалось, не касается ни его судьбы, ни кого либо вообще.
- Принцип Минимакса, - перешел к делу пилот. – Заключается в том, что учитывается тот фактор, что противник будет знать все тактики и действия наперед, и могу сказать, что во время ведения воздушного боя это вовсе не является обычной догадкой, потому что школа пилотирования, к сожалению, не различается ни у нас, ни у наших врагов. Принцип Минимакса позволяет вносить в стратегию боя элемент неожиданности, что и является поворотным моментом. Но, исходя из опыта, и могу предположить, что вашего тоже, элемент неожиданности способен внести не каждый пилот и на это влияет не только опыт, но и образ мышления.
Он не собирался говорить прямым текстом о том, что именно такие люди, как они могут вносить подобный элемент, хотя это было очевидным, как и то, что он прав в важности данной стратегии. И, по сути, ему было больше нечего говорить, потому что осознания важности стратегии само по себе делало важным отбор немного неординарных людей в состав команды, но разве это оправдывает? Лично он бы не изменил пока своего решения.
- Если предположить, что вы нам дали второй шанс, - Ингольф немного лениво вновь посмотрел на часы, у него как раз было еще три минуты. - То я могу заверить, несмотря на то, что мое слово ровным счетом сейчас ничего не весит, что подобные обороты, как при управлении крейсером, так и при последующих собраниях – не повторяться.
Маккенна сжав зубы, неосознанно скрипнул ими, что было так же хорошо слышно, как и его недавнюю речь. Во-первых, вот вам и та самая «не истина», ничего нового и конкретного, разве только, если расценить подтекст, последней фразы, в которой Ингольф пообещал контроль подобных выкидов от Магнуса, Санчеса и им подобных, он был готов взять это на себя, и это было правдой. А, во-вторых, да, слово его ничего не весит, а вот звание, которого он может лишиться, если им дадут второй шанс, а он не оправдает его – уже хоть что-то. Понимало ли это командование? Маккенна не сомневался. Потому он не хотел больше ничего добавлять или открыто просить о втором шансе – это не поможет, потому что никогда не помогало, и командование крейсера не было исключением из всех исключений. Они примут свое решение, и каким бы оно ни было, оно будет верным, осталось только ждать. Ингольф чуть сильнее сжал кисть правой руки, за спиной, он не нервничал, просто ждать не любил, но сейчас пришлось просто стоять и ждать. Попросят ли его выйти, пока они принимают решение или просто сразу решат, и тут же огласят вердикт. Причем неизвестно какой, и сердце почему-то чуть быстрее застучало, а пилот только сильнее сжал зубы.
@темы: космос, писанина, блъ, that's all., джк