- Этика? Это всегда неудобно.
обложка авторства jack, black jack
По мотивам ФРПГ "Город 24".
Персонажи: Уильям Паркер, Нейтан Эйвери (Кайл Йоханнсен).
Примечания: о парадоксе удвоения шара здесь
Спасибо Джеку и Саше как "бета-тестерам", спасибо обоим за много хороших слов, а ещё Джеку - за пинки и угрозы надругательством над пони. Посвящается им же (нет, не пони), а также Sen-Kler. Рюша, извини, что с отыгрышем не сложилось, уж пускай хоть так.
«Критянин Эпименид утверждал, что все критяне лжецы».
По некоторым сведениям греческий учёный Филит Косский умер от бессонницы, пытаясь разрешить парадокс лжеца.
По некоторым сведениям греческий учёный Филит Косский умер от бессонницы, пытаясь разрешить парадокс лжеца.
приятного прочтенияНа планёрках Уильям Паркер откровенно скучает, а в последнее время – вовсе не появляется: ему уже давно не интересны очевидные вещи, сдобренные нравоучительными лекциями и постной статистикой. Не интересно никому, кроме тех, кто всё ещё гонится за количеством раскрытых дел, но все делают вид, будто их заботит сплоченность коллектива.
Ещё все делают вид, будто никакой августовской резни не было в помине, никто не говорит об этом, словно на имя и само существование Кайла Йоханнсена наложено табу.
Словно никто из них не проходил многочасовые тесты во время массовой проверки всего рабочего персонала, не ложился на койку для беседы с психиатром, не тратил собственные выходные, не нервничал и не скуривал сигареты пачками.
Порой Уил поражается, насколько им все равно, сколько пострадало людей и как зверски они были убиты. Ради чего он рисковал своей жизнью, в конце концов. Порой Уил радуется тому, что больше никто не задаёт ему лишних вопросов, не нарушает дистанций и не стремится узнать, что он думает об этой неразберихе.
Зимой 2354-го в Городе творится такой кавардак, что бывший офицер со сдвигом по фазе никого не волнует. Когда две партии грызутся между собой, сбрасывать ли бомбу на несколько миллионов человек с неправильной цепочкой ДНК или нет, такие вещи кажутся сущими пустяками.
Эйвери предсказал это пару месяцев назад.
- Никто не доведёт это дело до конца, Паркер, - говорил он с необъяснимой спокойной уверенностью. – Инкубатор сейчас не в том положении, чтобы позволить старым проколам всплывать на поверхность. Ему не выгодно.
И потом молчал, испытывая терпение Уила, улыбался, затем как-то ловко переводил разговор на сартровскую «Тошноту», Боба Дилана и закон Старджона, так и не признаваясь, откуда ему известно, что творится на свободе.
Тогда Уил Паркер научился не посылать его к чертям хотя бы вслух. Он приходил на допросы только потому, что с остальными Нейтан отказывался говорить.
И они разговаривали, крали у друг друга то, что им хотелось знать, а хотел знать Эйвери о личном. Знаешь, сказал он, это милое хобби – изучать других людей, когда тебе вселенски скучно; ты берёшь самое сокровенное, что у них есть, их доверие и привычки.
Звучало неправдоподобно или как-то не полно.
- Только не говори, что ожидал услышать байки про аппетитные человеческие печёнки под стакан Кьянти, - с усмешкой ответил он на вопрос во взгляде Паркера. – Сейчас этим не впечатлить даже выпускниц Академии.
Паркеру хотелось только сказать, как сильно его раздражает привычка недоговаривать.
Эйвери не отправляли на электрический стул, не делали смертельных уколов, не расстреливали во дворе диспансера. В управлении тянули с психоэкспертизой, а медики пичкали его добавками, подавляющими ментальную активность, и тот худел, однажды обмолвился словом о дрянном аппетите и что если его что-то сведёт в могилу, то только местный паёк.
С той палатой, что ему выделили в диспансере, грех было жаловаться: удобная койка, рабочий стол, книги и проигрыватель, который часто крутит песни прошлых веков.
Играет блюз, когда Паркер приходит к нему в середине ноября, когда он всё ещё верит в то, что сможет разобраться, чего он хочет больше: вернуть Йоханнсена или наказать Эйвери.
- Готов поспорить, со своим ребенком ты видишься реже, чем со мной, - говорит Нейтан, и Уил морщится, как от зубной боли – его напрягает такая осведомленность даже больше приставленного к виску пистолета. Он привыкает к испытующему взгляду напротив, не отводит глаз, держит себя в руках. Виски Эйвери выбриты, на них крепится психоограничитель, на запястьях Эйвери – магнитные браслеты, он кажется неопасным, если не вглядываться в лицо.
- При обыске склада в загородной зоне нашли поддельные документы и гражданство, - не отвечая, начинает Паркер.
Его вера в существование Кайла Йоханнсена шатается на краю обрыва уже давно, Паркер противен сам себе от одной лишь попытки придумать ему оправдание, он бы вырвал эту веру с корнем, если б не был на складах, если бы Йоханнсен не тащил его на своём плече и не спасал его шкуру.
- Это сейчас неактуально, Уил, - добродушно отмахивается Нейтан, как от назойливой мухи. – Если те, кто их делал, сейчас не на нарах, то скоро там окажутся.
Он почесывает переносицу – из-за браслетов ему приходится подносить к лицу обе руки, Паркер видит шрам на простреленной им же кисти – и предлагает:
- Расскажи лучше о фанатах.
Вместе с новым истерзанным трупом, оставленным на границе центра и гетто в начале октября, уже после ареста, дело Эйвери приостановилось, а со второй похожей жертвы, найденной двумя неделями позже – встало окончательно.
Патологоанатом аккуратно стянул покрывало, и Паркер мрачно оглядел изрезанное тело, помеченное зарубками в определенном количестве. Изрезанное методично, терпеливо, хладнокровно и абсолютно бесцельно. Паркер теперь знал, что числа не имели никакого значения. Наживка должна казаться привлекательной, многообещающей и разочаровывать так же, как задача с заведомо ложным решением.
Вонь, как всегда, жуткая.
У трупа не было головы. Лысеющий патологоанатом водрузил её рядом, лишенную век, глаз, мозгов, языка. На фотографиях пустые глазницы горят тусклым светом разряжающихся лампочек. Светильник Джека.
Ранние заготовки к приближавшемуся Хэллоуину.
Очень смешно.
- Такие же изобретательные, - сухо говорит Уил. – Сам уже наверняка знаешь.
- Я знаю только то, что рассказывает мне адвокат, - улыбается Эйвери, обнажив зубы. – Сейчас время такое: даже у законченных психов будет хороший адвокат только потому, что он не рожденный. Дурдом вовсе не здесь, Уилли.
Паркер не выдерживает.
- И к какому из твоих ненастоящих имён он приставлен, Эйвери? – спрашивает он тихо, но резко. – Кого из вас он защищает? Тебя? Йоханнсена? Или мне зачитать по списку имен на поддельных айдишниках?
- Они все настоящие, - невозмутимо поправляет его Нейтан. – Все до единого. Но защищает он именно Йоханнсена, если тебе хочется знать.
Хватит ломать комедию, хочется сказать Уилу, прекрати.
- Иди к чёрту, - фыркает он.
- Это настоящие имена ненастоящих людей. Я хотел помочь им развернуться, но сам видишь, - Эйвери указывает взглядом на браслеты, - слегка задерживаюсь.
Он отвлекается на ритм из проигрывателя. Поёт Нина Симон. Эйвери настукивает пяткой в такт, мурлычет под нос слова, Уилу хочется пристрелить его: на лице вздуваются желваки, в спрятанных в карманах пиджака кулаках едва слышно потрескивают искры, - но не говорит ни слова.
Просто встаёт и уходит.
Первым нарушает молчание Нейтан.
- Ты слышал про парадокс Банаха-Тарского и Хаусдорфа? – вопрос застает Паркера в спину прежде, чем двери автоматически закроются.
Паркеру снится, как он разбирает зелёный шар на детали, собирает из них два таких же и наоборот. Прозрачные сферы вибрируют изнутри и, стоит их разломать, из них слышится шёпот, голоса разные и знакомые, но ничего нельзя понять, ни единого слова. Он слышит отзвуки фортепиано, в ушах поёт Нина Симон и насмехается, и говорит с ленцой, никто из вас никогда не угадает, к кому вы обращаетесь. В голове Паркера всплывает, ничто и никогда не является абсолютно верным, и он не помнит, где он это слышал.
Просыпается Уил с паршивейшим настроением и включенным ноутбуком. Во вкладке браузера – статья о парадоксах, а в голове – бардак.
Он вспоминает слова Эйвери, зелёные сферы в руках, свою веру в Йоханнсена – и успокаивает себя: психоэкспертиза расставит всё на свои места.
Если она когда-нибудь случится.
Конец июля душил Город изнуряющей жарой, и воздух был такой плотный, что казалось, от него можно было спокойно отрезать ломоть.
В конце июля они с Йоханнсеном чуть не попрощались с жизнью, неудачно наткнувшись в гетто на банду рожденных.
- Не надо в больницу, - придерживая раненую руку здоровой, категорично отрезал Кайл. – Вези домой, по пути зарубцуется.
В квартире у Йоханнсена работал кондиционер, и это первая и самая главная причина, почему она Паркеру понравилась. В остальном она почти ничем не отличалась от множества холостяцких квартир: ни обжитой кухни, ни чужой одежды, ни общих фотографий. Почти, подумал Паркер, когда заметил чертежи – улицы в перспективе, здание Управления, вид из окна.
- Увлекался раньше архитектурой, - подал голос Йоханнсен со спины.
Уил обернулся: тот успел обработать плечо. В руках Кайла была бутылка виски.
- С чего бы отмечать?
- Хотя бы то, что мы снова, черт подери, живы.
Паркер согласен.
До ареста Йоханнсена оставалось пять дней.
Уильям любит решать логические задачи, но к задачам, что пытается подкинуть ему Эйвери, он по привычке относится с отвращением и недоверием – в последний раз от таких головоломок зависели жизни пяти человек и его собственная заодно. Принимать чужие условия и наступать на те же грабли – это даже непрофессионально.
Это абсурдно.
Когда его запрос к психоэкспертам снова теряется в бюрократическом лабиринте, Паркера упорно преследует ощущение, что кто-то очень сильно не хочет, чтобы в деле Эйвери копались дальше. Оно укореняется в нём всё крепче, когда из лаборатории приходит ответ о нехватке персонала, в котором они просят подождать. Может быть, месяц. Может быть, больше.
Всё это попахивает ложью даже сильнее, чем признания Эйвери.
Инкубатору не выгодно, вспоминает Паркер и чувствует, как снова начинает злиться. Признавать, что слова убийцы, который прикидывается душевнобольным, начинают казаться логичными, Уильяму не хочется до зубного скрежета. Потому что Нейтан Эйвери – это человек, которому нужно верить в самую последнюю очередь.
Интуиция подсказывает, что в обращаться в Инкубатор сейчас тоже не стоит.
Он пойдёт в обход.
Перерыв все доступные архивы об экспериментах сорокалетней давности, Паркер сталкивается с засекреченными документами и даже не удивляется этому. В официальных источниках не говорится ни слова о каких-либо генетических проектах, кроме развития способностей электрокинеза, а неофициальные не существуют вовсе. Уил пересматривает старые отчёты, сводки и рапорты, штурмует базы данных, скрывая собственные адреса, и разыскивает причастных лиц. Он берет отпуск, ищет с завидным упорством охотничьей собаки и проводит за этим столько времени, что однажды даже сестра начинает волноваться.
Мэг звонит Уильяму на второй неделе его отпуска.
- Уил, мне это не нравится, - говорит она мягко, но решительно. – Ты снова замыкаешься.
Проекция Мэг в видеофоне Паркера смотрит на него с легким беспокойством, иногда поджимает губы и поправляет свои пышные пряди, выбивающиеся из причёски.
- Когда ты так делаешь, ты принимаешь неправильные решения.
Уилу кажется, что ему скучно, он не спал ночь.
Мэг говорит:
- Когда ты в последний раз так делал, всё закончилось разводом.
Уил лениво отмахивается.
- Мэгги. Мне не двадцать лет. И даже тебе давно не двадцать. Оставь эту речь для собственных детей, а я как-нибудь сам справлюсь.
Я переживаю, выдает Мэг, ну посмотри на себя, совсем себя измотал и осунулся, - и это звучит убедительно.
Он делает участливый вид, как будто благосклонно сдаётся, потому что у него нет желания спорить.
- Я зайду на днях, - обещает он.
И, конечно же, не зайдёт.
Цензура на книги в диспансере, признаётся Эйвери, даже строже, чем при посткатастрофном режиме. Никаких графических сцен насилия, упоминаний о психических расстройствах, подсознании, эротике, девиациях, остро негативных ситуаций. Посткатастрофный режим он не заставал, но он уверен, что даже тогда люди не помирали со скуки так сильно. Тогда он слушает музыку, подпевает или изучает с койки потолок с задумчивым и заинтересованным видом, не обращая внимания на голографические фигуры шахмат на планшетнике. Всех своих санитаров он давно обыграл всухую.
Просматривая записи с камер наблюдения, Паркер не находит ничего занимательного, если не считать нескольких случаев в августе и сентябре: бывший полицейский сидит, сильно сгорбившись, то раскачивается туда-сюда, то хватается за голову и смахивает со стороны на кататоника. Однажды ночью вбегает персонал – заключенный душит сам себя и как будто себе же сопротивляется, без криков, с отчужденной решимостью – и есть в этом что-то определенно абсурдное. Внутри у Паркера неприятно покалывает и остается прогорклым осадком где-то в пищеводе. Уильям мысленно аплодирует Эйвери, гадая, было ли это показательное выступление проверкой чувствительности ночных камер или датчиков жизнедеятельности. По всей видимости, и того, и другого.
Альтернативных версий Уил не позволяет себе предполагать.
Иногда Эйвери говорит что-то беззвучно, привычным жестом почесывая переносицу или криво усмехаясь, но даже при увеличении трудно разобрать. Иногда он сверлит камеру взглядом, и при приближении его лицо – худое, остроскулое, с выступающими надбровными дугами – выглядит неприятно.
Иногда камеры зачем-то отключают, мол, для технической профилактики, но она явно занимает меньше трёх часов простоя. Санитары разводят руками.
- Так уж получилось, - говорит один парнишка. – Кстати, он просил передать вам зайти к нему.
- Феноменально, - прошептал Йоханнсен.
Прошло около пятнадцати минут после «извлечения», но его всё ещё слегка потряхивало. Паркер тоже чувствовал себя не лучше: первый опыт следственного проникновения в чужое сознание был омерзительным. В голове у Роланда Паркинсона обитало слишком много жирных тараканов, чтоб окончательно отбить себе охоту для повторного раза.
- Имей в виду, Йоханнсен, за тобой в башку подозреваемого я больше не полезу, - с деланной серьезностью предупредил Уильям, выуживая из кармана пачку сигарет.
Особенно, если там снова будет дом ужасов в стиле Кинга и жуткие психоделичные галлюцинации.
- Я с такими ловушками раньше не сталкивался, - ответил Кайл, как будто оправдываясь, причем даже не перед Паркером. Вид у него был озадаченный и сосредоточенный, как если бы он упорно старался уловить то, что вертится на уме, но безуспешно.
Чёрт его, этого Йоханнсена, знает.
Предварительные результаты показывали, что над сознанием Паркинсона как следует поработали. Хоть технически Роланд и был убийцей, но фактически – всего лишь орудием с сюрпризами. Вместе с Йоханнсеном недоумевали и штатные менталисты.
- Если это иллюзия, то она держалась подозрительно долго, - сообщил им эксперт Грэхем.
- Если это вообще иллюзия, - сказал Кайл.
В помещении повисла тишина.
- Как бы то ни было, спасибо за запись, парни, - кашлянул Грэхем. – А дальше – уже наша забота. Будем работать с ним.
Роланд Паркинсон покончил жизнь самоубийством в собственной камере пару дней спустя.
В палате, к искреннему удивлению Паркера, Эйвери нет.
Он сидит на скамье в третьем секторе прогулочной территории и, кажется, искренне рад видеть Уильяма.
- Неважно выглядишь, - щурится он.
- Ты тоже не лучше.
Моросит мелкий дождь и поддувает прохладный ветер – типичная погода для конца ноября. Эйвери застегивает куртку до конца, скрывая бледно-зеленоватую и порядком провисающую больничную робу. Уильям присаживается рядом.
- Так слышал? – задаёт Нейтан свой вопрос под пристальным взглядом охранника так, как будто их прошлую беседу прервали всего лишь пару минут назад. Паркер на несколько секунд теряется, не понимая, о чём идёт речь. До него быстро доходит.
Шар, равносоставный двум собственным копиям.
- Я понял намёк, - кивает Уил. - Отличное было выступление с удушением.
- С таким же успехом, я мог бы тебе назвать любой парадокс, - Эйвери блаженно потягивается, растирает ладони, насколько позволяют браслеты, и неспешно встает.
- Надо прогуляться, - сообщает он и тут же многозначительно добавляет. – Вдвоем.
Уильям отзывает охранника и идёт за Нейтаном по расчищенной дорожке, а тот иногда попинывает попадающийся под ноги гравий. Паркер пропускает его чуть вперед и держит на виду.
- Ты уже в старых видео начал копаться, - Эйвери насмешливо цокает языком. – Тупик, значит?
- С чего ты решил? – хмурится Уильям, но Нейтан, конечно, этого не видит.
- Ты, быть может, перфекционист или дотошный перестраховщик, почём мне-то знать, - продолжает тот, как ни в чем не бывало. – Круг поиска и так не особо большой, так что ты в любую мелочь нос сунуть не поленишься, если сильно захочешь. Остынь, Паркер, это бесполезно. Всё, что можно достать легально – почищено, ну а что нелегально - тебе не к лицу.
Уильям не видит, но ему кажется, что тот издевательски гримасничает.
- Я сам решу.
- Я настоятельно советую, - говорит Нейтан со знакомой твёрдостью, свойственной вовсе не ему.
Паркер не может понять, серьезен Эйвери или нет.
- С твоей стороны такая забота довольно подозрительна.
- Скажем так, я тебе симпатизирую.
Они делают крюк вокруг небольшого, покрывшегося рябью искусственного озерца, отражающего сизые невнятные тучи.
- С чего такая честь?
- Ну-у-у, ты первый человек на моей памяти, не спасовавший перед загадкой Монти Холла даже под угрозой принять душ из серной кислоты, - смех начинается неожиданно, так же неожиданно и обрывается. – Сейчас ты сам придумываешь себе головоломки и не знаешь даже, зачем. Следствие без причины – это парадокс, улавливаешь?
- Ты на них специализируешься? – говорит Уил не без сарказма.
- Поверь, у меня ещё много скрытых талантов, - подмигивает ему Нейтан, оборачиваясь.
Под конец прогулки он просит, пронеси мне стоящую книгу, ты же шустрый малый.
- Если ещё будешь в состоянии придти, конечно.
Эти слова Уильяму очень не нравятся.
От своих намерений Уильям не отказывается даже тогда, когда понимает, что заходит слишком далеко и каждый новый шаг лишь сильнее повышает риск попасть под юрисдикцию Седьмого отдела. Паркер не может остановиться: он и без слов Эйвери понимает, что никому вокруг больше не нужна эта правда так, как ему, более того – о правде давно осведомлены и не хотят, чтобы о ней узнавал кто-либо ещё. Уил не знает, почему так рьяно копает до конца. Может быть, разъяснить для себя самого, кто такой Нейтан Эйвери и как он связан с Кайлом Йоханнсеном, чтобы ненавидеть его всецело и полностью, а не цепляться за каждую соломину надежды. Может быть, он просто хочет покончить с этим делом раз и навсегда, потому что не умеет совершать сделок со своей совестью. Может быть, он принципиально идёт наперекор словам Эйвери. Сначала он серьёзно задумывается, но быстро бросает это гиблое дело и собирает информацию: кому-то он платит, кто-то ему просто должен.
Кто-то говорит, Фрэнсис Йоханнсен, эксперт по исследованию ментальной активности, погиб тридцать с лишним лет назад, просто-напросто сгорел в собственном доме из-за неисправной аппаратуры, но кто в это поверит.
Кто-то говорит, у него был сын, или их было несколько, неважно, их дальнейшая судьба всё равно неизвестна.
От кого из информаторов Уил получает наводку на профессора, занимающегося созданием книги по новейшей истории развития психогенетики и лично работавшим с Фрэнсисом Йоханнсеном, Паркер точно не помнит. И это не имеет значения, когда ему удаётся с этим профессором связаться.
- Я могу предположить, над какими проектами трудился мой коллега в свои последние годы, но я ничего не смыслю в его личной жизни, так и знайте, - у профессора Арно усталые совиные глаза, крупный нос и аккуратно остриженная борода, мсье Арно смотрит на Паркера с голофона, даже не предполагая, сколько времени Уил потратил, чтобы засекретить звонок.
Арно прибавляет слегка извиняющимся тоном:
- Но я считаю, у профессора Йоханнсена были слишком масштабные для двадцатых годов идеи. При всём моём уважении к его заслугам в нейронауке.
- Так что же могло его интересовать? – нетерпеливо спрашивает Паркер.
Арно мнётся.
- Допустим, искусственное моделирование личности с нуля без помощи приборов программирования, - поколебавшись несколько секунд, в итоге говорит профессор.
Замечая замешательство на лице Паркера, Арно спешно оглаживает бороду и поясняет.
- Конечно, что-то подобное можно встретить уже в наши дни, в особых проявлениях. Например, «Иллюзион-574» » или кое-какие военные проекты с подменой сознания разведчика. Йоханнсен работал в паре с генным инженером Сталем, чья команда после смерти Фрэнсиса взяла за основу его схему ментального моделирования и развила её до достаточно высокого уровня, чтобы её теперь по полному праву можно было назвать отдельной наукой, - профессор потирает шею, как школьник. – Но, сказать по правде, Фрэнсис хотел не совсем этого.
- Он рассказывал вам свои планы, мсье Арно?
- Не то чтобы напрямую, - поправился француз, - и это только моё скромное мнение…
- Но?
- Понимаете, официально моделирование напрямую зависит от машин и команды подготовленных менталистов, в общем, отнимает времени будь здоров. Я уже не говорю о том, что личность испытуемого переписывается с чистого листа. Фрэнсис считал, что это непродуктивно.
- Значит, он искал способы ускорить этот процесс. Я правильно понял?
- Вроде того, jeune homme, - благосклонно кивает Арно. – Не спрашивайте только, каким образом. Я понятия не имею. Зная целеустремленность Йоханнсена, он мог захотеть впихнуть всё это в одного человека. Самопереписывающего своё сознание и свободно переключающегося между режимами – находка, скажем, для шпионажа. Но все его замыслы погибли вместе с ним и его чертежами.
- Какая жалость, - сухо отмечает Уильям.
- Действительно, - вздыхает Арно, – ещё какая.
В декабре в диспансере как будто бы ничего не меняется, если не считать последних пустяковых новостей: несколько заключенных получили травмы средней тяжести, приставали к медсестрам, а кто-то умудрился вывалиться из окна первого этажа. Врач говорит, мистер Йоханнсен (Паркер никак не может привыкнуть) предложил остальным игру в кости по своим странным правилам, теперь к прогулкам его не допустят ещё месяц.
Эйвери не отнекивается.
Он лежит на койке и не двигается, на выбритых висках нет психоограничителя. Врач успокаивает Уила, активность пациента снижена до минимума и вообще ему недавно вводили препарат. И ещё у него должна дико кружиться голова.
- У меня к тебе несколько вопросов.
- Я немного под дозой, ничего? – Нейтан разлепляет сухие губы, чтобы усмехнуться. - У тебя всегда ко мне вопросы, Уил. Ставлю, - ммм, даже ставить-то нечего, - что больше вопросов в своей жизни ты задавал только лишь самому себе.
- Если я соглашусь, мы перейдём к делу?
- Да ты взбудоражен. Значит, вынюхал что-то интересное, - Эйвери борется с зевком. – Нет, не перейдём. Я не вижу книги.
Паркер машет перед его носом томиком Сэлинджера, сдерживаясь от того, чтобы как следует не зарядить им Нейтану по лицу.
- Устраивает?
Эйвери деловито прищуривается, переведя взгляд на обложку.
- Лучше бы Кизи. Но ладно, скоро сочельник, а подарки не критикуют, - деланно вздыхает тот, потом оживляется. – Что-нибудь даришь Лоре?
- Сейчас не время обсуждать мою бывшую жену, - кривится Паркер, сжимая книгу и убирая её в письменный стол.
- Неплохо было бы её навестить. Всё-таки больше полугода прошло. Слетай к ней.
- Эйвери.
- Бери билеты, пока не разобрали.
- Прекрати, Эйвери, если не хочешь стовольтного заряда для бодрости.
Паркер застывает, с напряжением ожидая ответа Нейтана, с раздражением прикидывая лимит своего терпения в минутах, со страхом отгоняя мысли об усталости. К счастью, Эйвери впечатляется. Или снова играет в поддавки.
- Валяй, что ты там от меня хочешь.
Аллилуйя.
- Ты всё это время сдерживаешь Йоханнсена? – говорит Уил.
Вопрос Эйвери очень нравится.
- Нет никакого Йоханнсена, - довольно отвечает он, и Паркер смотрит на него недоуменно, в горле сразу застревают все последующие вопросы, которые хочется задать. К чему намёки, к чему его гребаная надежда и чертовы парадоксы?
- Как?
- Сейчас нет никакого Йоханнсена, - с удовольствием отмечая всю бурю эмоций, отразившихся на лице Уила, поправляется Нейтан. - Не прошёл, так сказать, краш-тест и слился.
Паркер переводит дыхание, хочет исполнить свою угрозу, снова переводит дыхание до тех пор, пока желание не отпадает.
- Знаешь, что меня в тебе забавляет? Ты не должен мне доверять ни в коем разе, но невольно берёшь мои слова на веру и ничего не можешь с этим поделать. И злишься, и хочешь побыстрее покончить со всем этим, но сам сильнее впутываешься в дела Инкубатора и создаешь себе проблемы. Ты ещё что-то спрашиваешь у заключенного психодиспансера, подозревающегося в причастности к убийству более десяти человек, который на данный момент находится под действием сильных препаратов, влияющих на центральную нервную систему. Ты ходячий парадокс, Паркер. Кто из нас больной?
- Для человека под дозой ты слишком разговорчив, - цедит сквозь зубы Уильям, и больше у него нет никаких вопросов. Он косится на потолок и обнаруживает, что всё это время камеры выключены.
- Прежде, чем ты уйдёшь, - Нейтан так неожиданно резко вскакивает с койки, что полицейский вздрагивает, и выуживает что-то из-под подушки, - держи. Откроешь двадцать пятого, понял?
Паркер так и замирает на месте, немного ошарашенный, сбитый с толку и сжимающий в руке конверт. Интонация Эйвери безобидна и необычайно бесхитростна.
- И будь умным парнем, последуй совету и вылетай из Города.
- И ещё одно, мистер Паркер, - опомнился профессор. – Ментальное проектирование реальности.
- Что простите?
- Я вспомнил, о чём мы как-то разговаривали с Фрэнсисом. Очень давно, сорок с лишним лет назад. Проектирование мнимой реальности. По сравнению с моделированием личности – та ещё небылица.
Уильям снова напрягся.
- Подробнее.
- Допустим… Вы полицейский, правильно? Думаю, вы используете киберсимуляторы пространства для обучения и тренировок. Надеваете в специальной кабине шлем, подключающийся к нейросистеме, программа посылает вам сигналы, проецируя определенную ситуацию, написанную машиной, вам в мозг. Так мы можем избежать потери кадров на боевых учениях. Сейчас эти технологии уже внедряются и в развлекательную сферу, вымещая трехмерные голографические игры. Это реально, и спокойно воспринимается общественностью. Но, как я уже говорил, Фрэнсис начисто отвергал компьютеры и верил в развитие сверхчеловеческих резервов, мол, современная наука уделяет слишком много внимания кибернетике.
- И хотел перенести способность киберсимуляторов на человека.
- Именно. Та ещё шарада, вы согласны?
- А как же иллюзии? Разве не тот же принцип?
Видимо, Паркер сморозил какую-то нелепицу, потому как психогенетик энергично замотал головой.
- Нет и ещё раз нет. Здесь свои нюансы. Иллюзия – это временное и точечное воссоздание мнимой реальности, весьма ограниченное по времени. Согласен, у проектирования те же свойства, но охватывает оно куда больший масштаб, как по размерам, так и по длительности. Машина может это сделать. Но человек…
- Человек – нет.
- Я не стал бы отрицать полностью. Вероятность есть. Но очень ничтожная.
Порой Уил жалеет, что не заехал тогда Эйвери кулаком. Порой Уил жалеет, что тот не пристрелил его ещё в августе. Порой Уил пытается вклиниться в обычную жизнь снова, но терпит фиаско: в последние годы и без того выходило с трудом.
Всё, что он ощущает – это усталость напополам с грызущим чувством, похожим на разочарование.
После последней планёрки, приняв все рапорты, ему сообщают, что он отстранён от дела и его пропуск в диспансер аннулируется, а Паркер лишь вяло спрашивает, почему они не делали этого раньше.
- Раньше было, кого обвинять, - ворчит МакФерсон, и Уил переспрашивает, что вы сказали, Уил недоумевает, вы не ошиблись, майор.
Нейтан Эйвери умирает от передозировки, какая чушь, думает Паркер, это невозможно, и давится нервным смешком, вспоминая слова Эйвери про местный паёк. Он не верит, что всё так просто и глупо заканчивается, а МакФерсон внимательно его разглядывает и отмечает, что Паркеру надо бы снова отдохнуть.
- Я хочу осмотреть тело, - заявляет Паркер в ответ.
- У нас есть заключение патологоанатома, Уил, - говорит МакФерсон с нажимом. – И этого достаточно. Оно ушло в прокуратуру.
И прибавляет:
- Есть вещи, которые лучше не трогать. С наступающим, и можете быть свободны.
Паркеру тошно.
Как только Уил покидает Управление, он сразу же направляется в аэропорт, даже не заезжая домой за вещами, потому что уверен, что сейчас туда лучше не возвращаться. Он с трудом заглушает растущее непонимание и не может придумать ничего, кроме слова «абсурд», чтобы описать всё, что происходит в отделе, в Департаменте, в Инкубаторе – везде и всюду.
Перед тем, как покинуть Управление, Паркера спрашивают, в чем дело, и он говорит, что Йоханнсен умер.
На него смотрят удивленно.
- Так его же в сентябре похоронили, Уил. Ты разве не помнишь?
Уил не помнит и не сможет вспомнить, потому что разговаривал с Эйвери пару дней назад.
Улицы пестрят праздничными огнями, поют «Тихую ночь», поют «Аллилуйю», в голове Паркера снова поёт Нина Симон.
В аэропорту он без труда берет билет на ближайший рейс и уже через несколько часов летит в Город 22. Перелёт он помнит смутно, обрывками, как те бесцветные сны, что он иногда видит, как и всё, что происходит в последние недели. В полёте ему удаётся задремать, и ему снится, что он гоняется по старому обшарпанному дому за двумя мальчишками и всё никак не может поймать обоих.
В Городе 22 солнечно и нет снега, а ёлки ютятся рядом с украшенными пальмами. Паркер сходит с трапа, свет бьёт ему в глаза, без того красные после сна, а прохладный ветер треплет волосы. Кажется, Лора живёт в центре, но Уил не спешит ехать в сторону города, лениво слоняется без дела по терминалу и думает, что дальше делать, точнее, думает, как бы не думать о том, что было раньше. В ушах закладывает, а голова трещит, Уил тянется во внутренний карман за пачкой сигарет, чтобы разложить мысли по полкам, и нащупывает что-то тонкое, прямоугольное, бумажное.
Из конверта, что вручил ему Эйвери, он вынимает рождественскую открытку, самую обыкновенную, без голографических наклеек, и исписана она летящим расплывчатым почерком.
Уил читает:
«Уверен, на тот момент, когда ты будешь это читать, у тебя появится ещё больше вопросов, какого чёрта происходит вокруг, но никто тебе не сможет ответить, даже я. Это не укладывается в твою логику, это не может происходить в этой реальности.
Зато происходит в другой. Во сне любой парадокс кажется очевидным, если себя убедить в этом.
Знаешь, как определить, что ты во сне?
Часы могут идти назад. Посмотри на часы».
Унимая дрожь в руках, Уил медленно переводит взгляд на циферблат на левой руке.
Открытка падает на пол.
@темы: почти люди
-
-
16.01.2012 в 01:00Не зря пинали, не зря я угрожал понями, и не зря, в тройне, ты сел писать! =)
-
-
16.01.2012 в 01:03фух, наконец-то я от этого свободен
-
-
16.01.2012 в 01:08-
-
16.01.2012 в 01:19-
-
16.01.2012 в 01:30Завтра девять уроков .____.
до шести в универе, пиздец просто.
-
-
16.01.2012 в 01:37удачи завтра
-
-
16.01.2012 в 12:51+1 абсолютнейшая волшебная трава. Технологию сбора и засушивания надо патентовать =)
И еще просто выделить несколько цитат, чтобы были. В них что-то такое, объяснить не могу, но есть.
Уильям не видит, но ему кажется, что тот издевательски гримасничает.
- Я сам решу.
- Я настоятельно советую, - говорит Нейтан со знакомой твёрдостью, свойственной вовсе не ему.
Паркер теперь знал, что числа не имели никакого значения. Наживка должна казаться привлекательной, многообещающей и разочаровывать так же, как задача с заведомо ложным решением.
Вонь, как всегда, жуткая.
Уил не помнит и не сможет вспомнить, потому что разговаривал с Эйвери пару дней назад.
Улицы пестрят праздничными огнями, поют «Тихую ночь», поют «Аллилуйю», в голове Паркера снова поёт Нина Симон.
-
-
16.01.2012 в 14:31-
-
16.01.2012 в 14:44-
-
16.01.2012 в 14:51-
-
16.01.2012 в 14:54-
-
16.01.2012 в 15:21-
-
17.01.2012 в 19:06-
-
17.01.2012 в 19:25Люблю ментальные игры
после Гоббса я даже не сомневаюсь в этом)
-
-
17.01.2012 в 19:27-
-
17.01.2012 в 19:33-
-
17.01.2012 в 21:16-
-
17.01.2012 в 21:19-
-
17.01.2012 в 21:55да, присоединясь. Покажи миру Ника =)
-
-
17.01.2012 в 22:11-
-
17.01.2012 в 22:17